В восемь утра крошечное кафе в старинном лиссабонском районе Морария переполнено: три столика заняты местными старушками, у стойки – пара работяг, припозднившийся офисный клерк и пожилая девушка в виниловом комбинезоне и ярко-розовом парике.
Увидев меня в этой маленькой шумной толпе, хозяин заведения кричит:
— Bom dia, сеньора! Как обычно?
Я завтракаю здесь в третий раз. И у меня уже есть «как обычно»: galão – кофе с молоком, стакан теплой воды и turrada, тост из свежего хлеба, политый растопленным сливочным маслом. В этом весь Лиссабон: достаточно пары дней, чтобы почувствовать себя своим в этом древнем городе на другом конце Европы.
Узкая, вымощенная камнями улица исторического центра уходит круто вверх, к Замку Святого Георгия: город построен на холмах, которых официально семь, а на самом деле двенадцать – отсылка средневековых историков к великому Риму, память тех времен, когда Португалия владела половиной мира и всерьез полагала свою столицу наследницей Вечного города. Навстречу, позванивая, выкатывается трамвай, местная гордость, воспетый в многочисленных фаду amarelo do carris – «желток». На подножке висят дети. Они хохочут, перекрикивая скрежет старинного механизма, и здороваются с полицейским, который, впрочем, совершенно беззлобно, грозит им пальцем.
Разогнавшись с горки, «желток» вдруг резко тормозит: прямо на трамвайных путях стоит тачка с овощами. Обычная садовая тачка, доверху наполненная листьями свежего латука — alface. В Лиссабоне это больше чем салат, это один из символов города. Собственно, коренные лиссабонцы так себя и называют: alfacinha, «салатники». В лихие времена латук, обильно растущий на замковом холме, кормил и горожан, и скот.
Водитель трамвая спокойно ждет, пока владелец зеленной лавки уберет с путей свой товар. Здесь кричать и требовать: впереди целый день, что решат какие-то десять минут.
Настоящие «алфасинья» никуда не торопятся и мало о чем всерьез беспокоятся, своей философской неспешностью задавая ритм городу и делая Лиссабон непохожим на прочие европейские столицы. Жизнь в старинных кварталах течет подобно великой реке Тежу: медленно, по привычному руслу, вскипая ненадолго праздниками и быстро успокаиваясь. Здесь не очень прилично быть богатым, а если уж судьба подкинула деньжат, так потрать их тихо.
«Счастье – понятие безусловное, — говорит сквоттер Луиш. Он живет в заброшенном старинном доме, который уже выкупила крупная строительная компания, но тот факт, что ему придется переезжать, Луиша не слишком печалит. – Счастье или есть – или нет. От денег мало зависит. Солнце бесплатно, ветер с океана бесплатно, в саду сядь, на город посмотри – тоже бесплатно! А на вино и сардинку не так уж много нужно».
Садов в Лиссабоне много: в сезон цитрусовые рощи окутывают город тончайшей ароматной дымкой, сквозь которую пробиваются запахи свежемолотого кофе и чеснока, жарящегося в оливковом масле. Чтобы попасть в сад Турел, где находится одна из самых эффектных смотровых площадок Лиссабона, надо пройти через Байшу, Нижний район. Это средоточие туристов и торговцев не всегда легальным товаром начинается с площади Мартим Мониш – огромного, облицованного белым камнем пространства, которое когда-то было застроено дворцами португальской знати. Дворцы были уничтожены диктатором Салазаром в угаре построения Нового государства. Предполагалось, что отсюда на замок Святого Георгия будут смотреть сооружения, больше соответствующие духу Республики. Однако дальше пустыря дело не пошло – до самых 80-х, когда на Мартим Мониш построили огромный отель, а самой площади попытались придать современный вид. Но, как это часто бывает, дух и смысл пространству придали не постройки, а люди – в случае с Мартим Мониш это оказались эмигранты. Выходцы из бывших колоний, индийцы, непальцы, китайцы облюбовали ветшающую Морарию и на десяток лет сделали Мартим Мониш своей вотчиной – не то чтобы опасной, но, пожалуй, неспокойной. И лишь в последние несколько лет площадь, пережившая и роскошь, и запустение, обрела свой нынешний вид: сейчас здесь проходят фестивали уличной еды, играют известные диджеи, на огромном экране показывают артхаусное кино. Эмигрантов по-прежнему много, но теперь это «фишка»: китайский новый год, праздник Дивали, масштабные «зумба»-фестивали – все тут, разноцветное, многонациональное и привлекающее туристов не хуже знаменитого двенадцатого трамвая, конечная остановка которого находится здесь же, у старинной церкви Носса Сеньора да Сауде, единственного здания, уцелевшего за десятки лет перестроек и перерождений Мартим Мониш.
После сонной Морарии Байша, до которой оттуда идти минут пять, оглушает. На площади Фигейра рынок с фудкортом, где торгуют сырами, медом и вишневым ликером «жинжинья» — не протолкнуться. На площади Росиу – автомобильная пробка, туристические автобусы и перуанские музыканты. Удивительным образом все это столпотворение не выглядит декорацией – скорее средневековой ярмаркой с поправкой на технологии. Шум, запахи и особенно черно-белая мозаика, которой выложена площадь Россио, знаменитая calçada portuguesa, опьяняют в буквальном смысле: если пойти по ней метров пятьдесят, глядя на каменные узоры, чувствуешь, как начинает кружиться голова. Потому местные и называют Росиу «Пьяной площадью», не забывая, впрочем, добавить, что каких-то полтора века назад вот тут, прямо на этом месте совершались аутодафе:
— Виселица, понимаешь. Мрачные времена. Теперь-то уже не так, но вот моя прабабка приходила сюда еще до Великого землетрясения.
Португальцам вообще свойственно вспоминать о событиях многовековой давности так, словно это была вчера. Генетическая память хранит и плохое, и хорошее. Время не делится на годы и поколения: все, что происходило двести лет назад, произошло с каждым из них. Наверно, именно здесь следует искать корни saudade – странного и удивительного феномена, свойственного только португальцам. В этом непереводимом слове все: тоска по великому прошлому, печаль несбывшихся надежд, неистребимая надежда грядущих обретений. Которые, впрочем, будут пущены по ветру, как это не раз случалось с Португалией.
— Никогда мы не умели считать, — без малейшего сожаления констатирует владелец крошечного кафе Tendinha. За последний месяц он получил десяток предложений продать заведение – Лиссабон на пике моды, недвижимость стремительно дорожает, самое время сделать большие деньги и отойти от дел. – Бывали у нас богатства и побольше, а толку?
«У нас» — это значит, в эпоху Великих Открытий, когда золото, драгоценные камни и специи Нового света ненадолго сделали Португалию самой богатой европейской державой. Все утекло сквозь пальцы, ничего не осталось, говорит португалец с изумительной гордостью человека, которому удалось без остатка промотать немыслимое состояние. Тоже, знаете ли, не каждому дано! И потому к новым деньгам, которые хлынули в Лиссабон буквально в последние пару лет, здесь относятся философски: пройдет и это.
— Ну подорожало все на какое-то время, — говорит сеньор Жузе. Ему под семьдесят, он пенсионер, и каждое утро спускается из Байрру Алту, Верхнего района, чтобы выпить кофе на площади Россио. Это для него и тяжело, и дороговато, но он делал так пятьдесят лет и не собирается отказываться от своих привычек только потому, что Лиссабон превратился в туристическую мекку. – Потом опять подешевеет. А потом опять подорожает. Так жизнь устроена. Прилив – отлив. Жизнь – она как море. Вы море-то уже видели?
Морем в Лиссабоне называется вся большая вода – от реки Тежу до Атлантического океана. Я сверяюсь со своим маршрутом: нет, еще не видела, к морю поеду завтра, вот, электричкой с вокзала Каиш ду Содре.
— Планы? – изумляется сеньор Жузе. – При всем уважении, сеньора, Португалию невозможно понять по плану. Планы, meu Deus! Шоппинг, маршрут, экскурсии… Ничего вы не увидите и не поймете!
— И что же мне делать?
— Потеряйтесь! – для пущей убедительности сеньор Жузе повторяет это слово на трех языках. – Просто – потеряйтесь. И наслаждайтесь этим. Таков уж Лиссабон.
Он встает, приподнимает шляпу в знак прощания и уходит, опираясь на трость и вызывая в памяти облик великого Фернандо Пессоа. И мне не остается ничего, кроме как последовать его совету.
В сад Турел я пойду на закате. А сейчас, через пешеходную руа Аугушта, мимо уличных ресторанов, магазинов и застывших мимов, сквозь Триумфальную арку – к воде. Там, за идеальной геометрией площади Коммерции, течет в океан Тежу. Несколько лет назад сюда вернулись дельфины: если повезет, можно увидеть, как они играют в реке. Если повезет, можно услышать прекрасные морны, которые поет на набережной кабовердианка с лицом и голосом молодой Сезарии Эворы.
— Может, повезет, — пожимает плечами парень с удочкой, когда я спрашиваю его, хорошо ли клюет в центре города.
По-средиземноморски хитроватые, во всем, что касается отношений с судьбой и удачей португальцы доверчивы как дети. Они покупают лотерейные билеты, играют в лото и рассказывают друг другу истории об одном парне из Байрру Алту, который работал официантом, а потом выиграл кучу денег в казино «Эшторил».
— И стал богат?
— Нет, но повеселился хорошо!
Отреставрированная набережная сменяется вокзальной пристанью Каиш ду Содре, потом старинными доками, в которых теперь дискотеки и ночные клубы, потом доками действующими. И вот уже вдоль Тежу тянутся велосипедные и беговые дорожки – в районе Сантуш предпочитают селиться молодые и спортивные. Они бегают по утрам, едят вегетарианскую еду, покупают автомобили с гибридным двигателем и свободно говорят по-английски. Они хотят карьеры и денег и не хотят брака и холестериновых бляшек. Они рады, что Лиссабон меняется: можно хорошо зарабатывать, не уезжая из страны.
— Да ну, Старый город, — морщится Луиш. У него дискотека, ночной бар и прачечная. Зажиточный парень, пробегающий ежедневно по десять километров. – Там одни туристы и пенсионеры. Машину не припаркуешь, все дорого… А здесь у меня бизнес и вид на реку.
— И на что ты потратишь заработанное?
После секундного раздумья Луиш отвечает:
— Подожду, когда мода пройдет и куплю квартиру в Старом городе.
Смотровая площадка музея МААТ накрывает Тежу сверкающим белоснежным фасадом, изгиб которой имитирует гигантскую волну. Под его сенью старая речная станция «Белен» выглядит случайно попавшим сюда домиком с крошечной пристанью и мощеным двориком, на котором дети запускают piao – деревянный волчок на длинной веревке. В тени уличного навеса люди пьют кофе с шамусой – треугольными пирожками с курицей карри, лакомством, привезенным когда-то из Индии и прочно осевшем в традиционной португальской кухне.
Последняя остановка перед океаном. Дальше, за Торре де Белен, начинается Атлантика. В этой части города все напоминает о великих открытиях и великих богатствах: кружево монастыря Жеронимуш, заполненная яхтами марина, морской музей, далекий маяк – официальная метка места, где река переходит в океан. Путь от центра Лиссабона до Белена занимает пару часов, если не отвлекаться на Музей карет и Музей трамваев. Кондитерская «Белен» переполнена, очередь за знаменитыми pasteis de nata стоит даже на улице. За этими слоеными корзиночками с заварным кремом приезжают даже сами лиссабонцы – даром, что такие же продаются по всему городу. Такие да не такие, говорят они. Вот сардина, казалось бы, рыба и рыба, а не зря мы каждую субботу ездим за сорок километров, чтобы поесть их в одном особенном месте.
Еда – это важно. Португалец может пропустить деловую встречу, отменить свидание, перенести что угодно, но только не прием пищи. И потому я, посмотрев на часы, сажусь в 28 трамвай. Я здесь уже три дня. У меня тоже есть «особенное место», и к обеду мне надлежит быть там, в Алфаме, в маленьком ресторанчике, где порция жареных сардин стоит в полтора раза дешевле, чем везде, а в порции не четыре рыбки, как для туристов, а пять – как для местных.
— Как ты провела утро? – спрашивает официантка Ванесса, ставя передо мной запотевший кувшинчик холодного vinho verde.
— Я потерялась.
— Но к обеду нашлась, — смеется Ванесса. Она ждет своего первого ребенка и пока не уверена, что хочет замуж за его отца. – К обеду все находятся.
Я кладу горячую сардину на кусок кукурузного хлеба и начинаю есть. Три дня назад мне объяснили, что сардину едят именно так: руками, выбирая кости, а самое вкусное в ней – пропитанный жиром хлеб. Меня это больше не смущает. Как не смущают дешевые стаканы с царапинами от чистки песком, сколы на тарелках и чуть погнувшиеся столовые приборы. Это tasca, кабак, таверна. Рестораны с крахмальными скатертями и коллекционными винами – в другом Лиссабоне. В том, где есть планы, маршруты, экскурсии, все, о чем с таким презрением говорил сеньор Жузе.
На послеобеденный стаканчик я спускаюсь в Морарию. Вечером я пойду слушать фаду, и хорошо бы привести себя в порядок. В саду Серка да Граса цветут апельсиновые деревья. Вот уже третье утро я вижу их из окна арендованной квартиры, которая каким-то непостижимым образом уже превратилась в мой дом. У меня есть соседи. Горшок с геранью. Худой кот с рваным ухом, который приходит каждый вечер по черепичной крыше, и с которым я делюсь кусочком сыра.
Я знаю, что все это не мое. В старинную мансарду с подтекающей крышей уже через неделю въедут другие туристы. И коту, в общем-то, все равно, кто угощает его сыром. Я знаю, что первое время после отпуска буду скучать и планировать возвращение, и предвкушать радость узнавания, как будто Лиссабон на самом деле мой дом. А потом я подумаю, что в мире так много других мест, которые я еще не видела… У меня появятся новые планы и новые маршруты…
Но вот что еще я знаю. Что где-то в мире есть город с красными крышами и синим небом, пахнущий апельсиновым цветом и кофе. И если однажды я все же надумаю вернуться, он меня вспомнит. И спросит: «Вам как обычно?» Может, не сразу конечно. Может, через пару дней. Но обязательно вспомнит. Таков уж Лиссабон.
Статья написана для журнала «Аэрофлот»