Глава 2.
Узкая дорога, по которой Педру гнал со скоростью под сто, петляла, на взгляд Анны, совершенно непредсказуемо. Однако Педру ничуть не смущала ни ее ширина, явно недостаточная для того, чтобы разъехались два сколько-нибудь внушительных автомобиля, ни нависшие над ней скалы. Анна смотрела в окно и старалась не думать о том, что на обратном пути пропасть, мелькающая почти под колесами и нимало не беспокоящая водителя, будет мелькать со стороны пассажирского сиденья.
Машину немного занесло на очередном витке серпантина, Анна охнула и вцепилась в ремень безопасности.
— Все хорошо, дона?
Благополучно пережив приступ сочувствия, Педру вернулся в привычное состояние мрачной вежливости. Однако вид у Анны был страдальческий, и он счел необходимым оправдаться:
-Este caminho como uma cobra.
— Кобра?
Очевидно превозмогая себя, Педру выудил из недр своего сугубо португальского мозга английское слово:
— Snake.
Змея. Тот человек в «Ласточке» тоже говорил о змее, о немигающем взгляде перед атакой, о кольцах, которые сжимаются вокруг жертвы. В маленькой горной долине Анне начало казаться, что удавка ослабевает, и завтра она сможет, наконец, вдохнуть полной грудью. Завтра все не наступало, но и хуже не становилось, и в конце концов Анна притерпелась к постоянному легкому удушью, научилась обходиться тем количеством кислорода, что пропускал в организм постоянный страх.
— Дона думает о плохом, — заметил Педру.
— У доны … эээ… проблемы, — усмехнулась Анна.
Педру меланхолично кивнул: мол, e vida, у кого их нет.
Фаталист как большинство португальцев, он, однако, презирал жалобы на жизнь, столь любимые его соотечественниками. «Не нравится — не ешь», таков был его девиз во всем, что — и Анна находила это очень забавным — не касалось еды. За столом Педру был взыскателен словно ресторанный критик.
— Большие или маленькие? — спросил Педру.
— Что?
— Проблемы. Какого размера?
— Как эта гора, — Анна ткнула пальцем в окно. — Нет, как все эти горы.
Педру подумал и сказал:
— Значит, не очень большие. Есть больше. — И, уловив негодование Анны, счел нужным развить свою мысль. — Это Серра ду Асор. Довольно большие горы. Больше чем Серра да Синтра. Но меньше, чем Серра да Эштрела.
— У меня есть дом в Синтре, — зачем-то сообщила Анна.
— Дом — это хорошо, — уважительно кивнул Педру. — Дона его купила?
— Нет, это… это… — слово «наследство» не вспоминалось, поэтому Анна решила использовать другое. — Подарок.
— Хороший подарок. Когда есть дом, меньше проблем.
Это смотря какой дом, мрачно подумала Анна. «Ласточка» разваливается на глазах, и жить там могут разве что призраки. Да, собственно, они там и живут, медленно плавают в стоячих водах ужасного прошлого.
— Дона опять думает о плохом.
— Потому что плохое случается, — Анна приоткрыла окно и вдохнула холодный свежий воздух. — Со мной случились очень плохие вещи.
— Я это понимаю, — кивнул Педру. — Однажды со мной тоже случилась очень плохая вещь.
— Какая?
— Я убил человека.
Анне показалось, что из салона машины выкачали весь кислород.
— Извини, — пробормотала она.
— Это не секрет, дона, — спокойно ответил Педру. — Все знают. Я был в тюрьме, это тоже все знают.
— И Мария?
— Ясное дело. Я ведь убил ее мужа.
— Это была дорожная авария?
— Нет, дона. Я охотник.
Анна вдруг поняла, что не испытывает ни удивления, ни страха. В череде пугающих людей, что появились в ее жизни за неполный год, было бы странно встретить кого-то нормального. Леандру, Жуана, Джон, даже Дина — ни к кому из них не подходит понятие «обычный». Ну так с чего бы ждать нормальности от пары, нелюдимой даже по суровым горным меркам. Впрочем, не стоит судить. Наверняка это был несчастный случай на охоте, и ничего нет ужасного в том, что молодая вдова вышла замуж за того, кто невольно ее вдовой и сделал. Что ей оставалось в этих-то диких местах.
— Все знают, — повторил Педру. — Здесь мало людей. Невозможно скрыть. Жизнь как на ладони.
— Это трудно, — Анна прикрыла глаза и откинулась на спинку сиденья.
Главный закон любой маленькой общины — не выносить сор из избы. Это она знала по собственному детству, от этого и бежала когда-то в большие города. В мегаполисе легче затеряться, а значит — легче выжить. И, вот ведь парадокс, живя, скажем, в Москве, ты можешь не знать, кто твои соседи, но, случись что плохое, вероятность, что тебе помогут, куда выше, чем в деревне, где твою беду постараются спрятать в дальний угол и запретят о ней говорить. И ты будешь жить, зная, что, как сказал Педру, вся ты как на ладони, а помощи ждать неоткуда. Все знают — и все молчат.
— Почти приехали, — сообщил Педру.
Анна изучала путеводители и знала, что деревня, куда они едут — место очень необычное. Португальцы называют такие aldeias do xisto, «сланцевые деревни»: дома в таких деревнях строили из этой горной породы, на которую так щедра Серра ду Асор. Кровельный сланец, вспомнила Анна, добывают в карьерах с четырнадцатого века, а скорее всего дольше. Материал прочный, не пропускающий воду, но если его много, выглядит, наверно, мрачновато. Все оттенки черного. Полная гармония с тем, что на душе, мысленно усмехнулась она.
— Смотрите, дона, смотрите! — Педру резко нажал на тормоз, машину чуть занесло, и Анна вскрикнула. — Ох, извиняюсь. Но какая красота!
На лобовое стекло с трещиной сыпалась какая-то белая крупа, похожая на крошеный пенопласт.
— Это что, снег? — недоверчиво спросила Анна, и Педру гордо закивал. Крупинки отскакивали от стекла, падали на дорогу, и буквально через полминуты асфальт стал выглядеть так, словно его посыпали реагентом.
— Настоящий снег, дона. Не бойтесь, он быстро закончится.
— Хотелось бы верить, — по-русски пробормотала Анна и поплотнее укутала шарфом шею. Теплой одежды у нее было немного: длинное пурпурное пальто, пара толстых вязаных свитеров из некрашеной шерсти и шарф небесно голубого цвета, когда-то шикарный, а теперь свалявшийся, но зато огромный как плед и очень уютный. Все было куплено в лиссабонской комиссионке, куда Анна повадилась ходить каждую неделю в поисках чего-нибудь «интересненького». Пожилые, но крепкие угги одолжила Дина. Все вместе придавало Анне вид зажиточного бродяги и, сказать по правде, не слишком-то красило, но ей было наплевать. Есть задачи посерьезнее. Например, выбраться из всего этого живой и желательно здоровой.
— Все, снег закончился, — грустно сказал Педру и завел мотор. — Но ведь вам было приятно, да? Приятно, когда что-нибудь напоминает о родной земле.
A minha terra. «Моя земля». Португальцы говорят так о местах, где родились, или где родились их предки, о ферме, что до сих пор в собственности семьи или городе, где не осталось даже воспоминаний — но это всегда означает малую родину. Папа лиссабонец, мамина семья из Алентежу, там наша земля, говорила Дина, в деревне Куба, хоть уже никого из наших не найти, разъехались или умерли. Но я ее помню, в детстве мне казалось, нет земли красивее.
А почему не Лиссабон — твоя земля, удивлялась Анна, ты ведь даже родилась в городе, в том огромном роддоме, который мне показывала и про который говорила, что там родились вообще все лиссабонцы. И твоя мать уехала из Алентежу совсем юной, и ты бывала там нечасто и очень давно. Вот же твоя земля, вымощена белым камнем и засыпана пожелтевшими листьями платанов, Авенида да Либердаде называется. Дина пожимала плечами и говорила, что объяснить это невозможно:
— Ты просто чувствуешь связь с точкой в пространстве, вот и все.
Анна не чувствовала никакой связи с точкой, где прошло ее детство, но это было как раз неудивительно: родилась она за тысячи километров оттуда, так что формально «»ее земля» находится совсем в другом месте. И вряд ли там много снега. Но Педру ждал хоть какого-то ответа, и Анна сказала:
— Да, я люблю снег. Когда он падает на землю медленно, большими … штуками.
Словно «хлопья» она не знала.
— Так бывает в вашей земле?
Да чего ты пристал к моей земле, мысленно разозлилась Анна. Откуда я знаю, как там бывает, если я не знаю, где она. И какая, в общем, разница, с какой скоростью там падает снег? Как это влияет на мою жизнь? Что место рождения моих родителей говорит обо мне как о человеке? Правильно, ничего.
— Да, — кивнула Анна.
— Скучаете?
Анна снова кивнула. Это было вранье, она вовсе не скучала, но разве Педру поймет, что можно не скучать, не утирать ностальгическую слезу и не мечтать однажды вернуться на эту самую свою землю. Нормальный человек разве же может ее забыть?
Педру тоже покивал — сочувственно и понимающе.
— Я служил в армии, уезжал на год, было очень тяжело.
— Ты ведь из этих мест, да?
— Да, я и вся семья.
— А где служил?
— В Анголе, дона.
Анна почувствовала, как сжимается в груди и без того тугой узел страха. Чему, впрочем, удивляться, Ему лет шестьдесят пять, может, больше, как раз и попал перед самой Революцией Гвоздик…
Додумать эту пугающую мысль Анна не успела. Дорога сделала очередной поворот, обогнула скалу, по которой стекал, подтачивая камень, маленький упорный ручей, и вывела автомобиль к долине.
— Боже мой! — ахнула Анна.
Маленькая долина, залитая утренним солнцем, выглядела как пейзаж, написанный абсолютно счастливым художником, что взял вместо красок чистую радость, искрящееся жизнелюбие и самую нежную лазурную безмятежность. Домики, прилепившиеся к склону долины, казались игрушечными: ярко-синие двери, отливающие серым жемчугом фасады и сланцевые крыши, антрацитово сверкающие под лучами холодного, но такого яркого зимнего солнца. И зелень, буйная сочная зелень португальской зимы, чья свежесть в сознании Анны никак не сочеталась с заснеженными горными вершинами.
На въезде в деревню Анна увидела современное здание, построенное, впрочем, так, что идеально вписывалось в окружающий пейзаж.
— Отель, — хмыкнул Педру. — Очень дорогой.
И, конечно, закрытый по случаю пандемии, грустно подумала Анна. Как всякое место, живущее туризмом, в карантин Пиодан опустел. Местных тут наверняка немного, все заняты в туризме, так что сейчас сидят без работы. Но хотя бы одно кафе работает, в этом Анна не сомневалась. В Португалии почти невозможно найти две вещи: совсем уж негодное вино и населенный пункт без общепита.
Мысли текли спокойно и медленно, и Анна с изумлением поняла, что давящий страх, от которого она безуспешно пыталась избавиться все последние недели, растаял. Исчез без единого усилия с ее стороны, словно его никогда и не было. Шуршание автомобильных шин, песенка, которую мурчал себе под нос Педру, ярко-синее небо и белоснежные горные пики — и тугой узел в груди растворился без следа. Это была магия, древняя, как португальская земля, и столь же непознаваемая: в моменты, когда жизнь становится особенно темна, выходит солнце и разгоняет мрак. Не навсегда, но тем драгоценнее эти короткие передышки.
Педру припарковал машину у закрытого павильона с вывеской «Туристический офис» и сообщил:
— Я за медом. И еще у меня здесь кой-какие дела. Максимум на час.
Анна кивнула.
— Встретимся здесь?
— Ясное дело.
А больше и негде, поняла Анна выйдя на главную площадь Пиодана, маленькое, окруженное домами пространство, над которым возвышалась белая, совершенно пряничного вида церковь с островерхой колокольней. К церкви, разумеется, закрытой, вела лестница, а за ней исполинскими ступеньками карабкались вверх террасные огороды.
Оглядевшись, Анна увидела узкий проход между домами, ведущий вглубь деревни мимо запертых лавок с сувенирами, вязаными кофтами и огородным инвентарем. Главная улица, поняла она, где-то здесь должны быть здание мэрии, офис нотариуса и похоронная контора. А еще пекарня, лавка мясника и, судя по деревянному указателю, ресторан с панорамным видом. Конечно, временно неработающий.
Разжиться бы кофе, да негде. На главной площади Анна насчитала четыре кафе, но все они были закрыты. Что ж, пойдем вперед и посмотрим, куда приведет эта дорога, подумала она и полезла в сумку за темными очками. За полгода в Португалии Анна приобрела привычку никогда не выходить из дома без солнцезащитных очков — даже в беспросветно дождливые дни.
На ходу роясь в сумке — заодно уж отыскать и маску, вдруг попадется по дороге хоть что-нибудь работающее — Анна не заметила, как выскользнула из-за церкви закутанная в шерстяное пончо фигура и, прячась в тени порыжевших от ветра и времени домов, последовала за ней.
Как захватывающее! Прочитала на одном духу и расстроилась, что уже все.И теперь ждать выхода третьей главы.Так написано, что я будто глазами все это видела.