Шахматный торт и котята.

Байша Истории Португальские истории

Место действия — веранда кафе «Суиса» на площади Фигейра. Очень мне нравятся местное пирожное «Шахматы» и вид на Замок. Ну то есть, на Замок я могу смотреть откуда угодно, а вот пирожное без Замка как-то не очень. Нравится так что сочетание.
Сижу, в общем. Ем. Кофе пью послеобеденный.
И краем глаза замечаю, что народу на площади прибывает. Причем локально так — в аккурат напротив меня линеечка выстраивается. Причем линеечка из одних мужиков: таксисты, водилы почтовых машин, торговцы поддельными «ролексами». И все, главное, на корточки присаживаются и в одну точку смотрят.
Ну мало ли, думаю, может у них традиция такая. А может секта. Или флэшмоб.
Дальше происходит следующее: два француза, мирно трескавших какие-то бутеры в той же «Суисе», как-то незаметно пересаживаются лицом ко мне.

И тут я понимаю, что вся эта толпа пялится на меня. Причем стоит мне поднять голову — воровато отводят глаза и делают вид, что меня вообще нет. Зато когда меняю положение ног, дружно выдыхают.
Минут пять я потерпела, потом стала ежиться. Потом попросила счет.
И тут один из французов вдруг говорит:
— Мадемуазель, пожалуйста, не двигайтесь.
— Чойта?
— Да-да, пусть сеньора сядет обратно! — тихо заорали португальские мужики на корточках.
— ЧОЙТА??? Чево надо? — заверещала я по-русски.
— Мужик, спроси у нее, может она хочет еще «Шадреш»! — предложил один из «корточек» по-португальски.
Француз ничего не понял, и я, чувствуя себя полной идиоткой, перевела:
— Он просит вас спросить меня, не хочу ли я еще пирожное.
— О, спасибо, — сказал француз и показал большой палец в сторону «корточек». — Мадемуазель, может быть, вы хотите еще пирожное?
— Нет! То есть, нет, спасибо! Но я бы хотела знать, что тут происходит.
— Ничего, — заверил француз под одобрительные кивки «корточек». — Абсолютно ничего, что могло бы вас обидеть.
— Чево?
Явно превозмогая себя, француз перешел на английский. Вид у него при этом был такой, словно он жует несвежую устрицу.
— Я сказал, ни у кого из нас, — тут он обвел широким жестом всю Фигейру, — нет намерения обидеть или оскорбить вас.
— Хорошо, — говорю. — Это спасибо, что нету намерения. Но я лучше пойду.
Достаю трясущимися ручонками мелочь, отсчитываю и последними словами кляну Хозяина — будь он здесь, я бы и не заметила, что на меня пялятся.
Официант, сильно немолодой и усталый, вдруг наклоняется ко мне и тихо говорит:
— Дона, ваши чулки.
Господи, как я на него вытаращилась.
— Чтооооо?
— Вы так сидите, что видно… я не знаю, как это сказать по-английски…
У меня был плохой день. Меня все достали. И я не нашла ничего лучше как злобно окрыситься:
— Вагина, возможно?
Официант сначала подумал, что ослышался. Потом побледнел. Потом покраснел — вернее, стал насыщенно свекольного цвета.
— Боже, нет! Конечно, нет! Нет-нет! Найн! Ноу!
Разбилась кофейная чашка. Улетел счет. Монетки запрыгали по средневековым камням Фигейры. Мужики дружно затаили дыхание, официант принялся собирать с мостовой свое добро.
Я опустила глаза и увидела, что из-под шерстяного моего платья сантиметра на три выглядывает ажурная чулочная резинка.
И тут я впала в ярость.
— А ну, — говорю, — идите сюда, мусью. Давайте поговорим об этом.
Мусью вжали свои галльские бошки в плечи.
— Вы ведь говорите по-английски.
— Не-не-не, — отвечает один. — Ни слова.
— Значит, слово «харрасмент» вам ни о чем не говорит?
«Харрасмент», одобрительно загудели «корточки», круто!
— Круто? А про уважение к женщине вы что-нибудь слышали?
И тут возмутился самый взрослый из «корточек». Так, что тоже перешел на аннглийский.
— Возможно вы удивитесь, сеньора…
— Обещаю удивиться меньше, если вы встанете!
Он поднялся на затекшие ноги и с достоинством продолжил:
— Мы уважаем женщин. Мы уважаем вас. И если я скажу, что мы не заметили ваши возбуждающие ноги, я солгу.
— Пардон, какие ноги? Как вы назвали мои ноги?
— Excitatory. Я назвал их excitatory. Простите, я не силен в английском. Так вот, что тут неуважительного? Мы много и тяжело работаем, разве мы не заслужили несколько приятных минут?
Я могла бы сказать ему, что он сексистская сволочь, которая использует незнакомую женщину как сексуальный объект. Могла бы назвать его извращенцем. Могла бы просто сказать «спасибо за комплимент» и стремительно смотаться. Но вместо этого я зачем-то спросила:
— А почему excitatory? Почему не beautiful? Что не так с моими ногами?
Французы вылупились на меня, напрочь забыв, что ни слова не понимают по-английски.
«Корточки» посовещались и выдвинули парламентера, молодого водителя почтовой машины.
— Видите ли, сеньора, раз уж вы начали этот разговор…
Я?? Он издевается что ли?
— Тенденции в обществе таковы, что люди больше не хотят заниматься сексом.
— Чевооо?
— Никто больше не занимается сексом, — терпеливо, как политинформатор советских времен, повторил водитель.
— Потому что кризис? — вякнула я, отказываясь верить, что этот разговор вообще происходит.
— Кризис, зима, телевидение… Женщины.
— Вы не занимаетесь сексом из-за женщин??
— У женщин появились другие приоритеты, — скорбно сообщил водила. — Карьера, деньги, независимость. У них нет времени. Они бегут. Все время. Вы сказали «харрасмент». Вы сказали — насилие…
— Не гони, — буркнула я по-русски, — не говорила я «насилие».
— Все бабы сошли с ума, — мрачно резюмировал громила с рабочем комбинезоне.
— А все мужчины — животные, — огрызнулась я. — Вы испортили мне удовольствие, потому что у вас нет секса!
Официант с опаской приблизился ко мне и пробормотал:
— Дона, послушайте, дона…
Но я не хотела никого слушать. Я, черт возьми, хотела митинговать.
— Вы не подумали о том, что мне может быть неприятно! Вы, европейцы, очевидно, не считаете иностранок достойными уважения…
Француз, красный, как вареный рак, по-школьному поднял руку:
— Мадемуазель, мы тоже здесь иностранцы.
— Дона, дона, — снова запричитал официант.
— А вам, — я повернулась к нему, — должно быть особенно стыдно!
— Но дона, позвольте мне объяснить!
— Нет необходимости, — величественно сказала я, встала и сгребла со стола свои пожитки.
— Дона, эти мужчины смотрели не на вас!
— Нет, на нее, — вступился здоровенный черный парень с мешком «ролексов». — У вас гениальные ноги, леди.
— Простите мужчинам их маленькую слабость, — галантно выступил француз.
Стараясь пограциознее переступать своими гениальными ногами, я пошла в сторону рынка. Даже красавицам надо картошки и мяса — время от времени, конечно. Дойдя до монумента королю Жуану, я оглянулась.
Мужики все так же сидели на корточках и пялились на мой опустевший стул.
Под стулом спали два прелестных белоснежных котенка. Они обнимали друг друга — и кусок ветчины с чьего-то сэндвича.
Вы, небось, подумали, что на этом все. Что я спряталась в норе и тихонько праздную Всемирный День Личного Позора каким-нибудь приличным вином евро за полтора.
Нееееет. «Найн. Ноу!» (с)
Я притащилась домой, разобрала покупки с Mercado da Figueira — странный, кстати, набор: шесть «шатобрианов», полкило жгучего перца «пири-пири», мешок черных бразильских бобов, шоколадка. Ну и винище, само собой.
Достала из машинки постиравшееся белье. Просыпала за окно половину прищепок. Смахнула с подоконника бронзовую пепельницу. Пепельница пробила дыру в тонком пластиковом козырьке, которые сосед снизу пришпандорил в прошлом году, после того, как я нечаянно уронила вниз чашку с горячим чаем. На соседа не попало, но кому приятно, когда ты любуешься Грасой, а у тебя перед носом свистит чужая посуда?
Расстроилась, конечно — пепельницу я купила на блошке, и она была по-настоящему красивая и удобная. Спустилась к соседу в надежде вернуть ымущество — его, понятное дело, дома нет. С чего бы студенту в пятницу вечером сидеть дома.
И вот только я собралась открыть бутылку вина с целью смыть все неприятности сегодняшнего дня — стук в дверь. Не звонок, что было бы логично для сражающихся за души обитателей Сокорро свидетелей Иеговы, а именно стук. То есть, кто-то зловеще проник в подъезд и стоит прямо за моей дверью.
Подкрадываюсь к глазку — ни фига. На лестнице темень. Ну, думаю, случилось то, о чем так долго говорил предводитель нашего кондоминиума Антонио: «В связи с тем, что на банковском счете недостаточно средств, возможны перебои с освещением подъезда». Я, когда эту прокламацию изучила, ломанулась к Антонио, чтобы заплатить за год вперед. Конечно, безуспешно, потому что Антонио как развелся пару лет назад с целью «пожить для себя», так до сих пор и живет, причем преимущественно у каких-то дальних баб.
В общем, стою у двери, слушаю, как в нее кто-то скребется, и не знаю, чего делать. И тут из-за двери раздается:
— Откройте, пожалуйста. Это ваш сосед из квартиры напротив.
А, ну тогда конечно, чего ж не открыть. Сосед из квартиры напротив — многодетный отец, чьи дети, судя по пост-рождественским мусорным пакетам, каждый год убивают Санту.
— Boa noite, — вежливо здоровается сосед и косится на бутылку и штопор в моих руках. — Простите, что помешал вашему ужину. Приятного аппетита.
— Большое спасибо, я действительно собираюсь сейчас иметь ужин, но ничего страшного, проходите, пожалуйста, — отвечаю я, потому что церемонная вежливость португальцев — она как лишай, прилипает мгновенно. — Чем могу помочь?
— Нет-нет, спасибо, все в порядке. Моя жена просила вам сказать, что идет дождь.
Я кошусь на открытое кухонное окно, за которым льются потоки воды.
— Скажите спасибо вашей жене, — говорю. — И приятного аппетита тоже.
— Дождь! — повторяет сосед. — Вы меня понимаете?
— Понимаю. Дождь. Спасибо.
И тут сосед толкает длинную тираду на прекрасном португальском языке, из которой я не понимаю ни слова, кроме все того же chuva — дождь. Замолкает и выжидательно смотрит на меня.
— Я это, вы извините, ни хрена не поняла.
— А? — переспрашивает он с совершенно моей интонацией, когда я говорю «чево??»
Перехожу на свой скудный португальский, объясняю, что знаю про дождь, но не могу понять, что мне нужно в этой связи предпринять. Сосед тяжело вздыхает.
— Chu-va. Ven-to. A-gu-a, — медленно и очень громко говорит он. — Rapido!
Уверенным жестом отодвигает меня в сторону и устремляется к открытому окну. По дороге видит шесть кровавых стейков, лежащих на большом блюде. Спотыкается, оборачивается на меня, видимо, решив, что я питаюсь сырым мясом.
Не-не-не, я их пожарю! Я жду мужа! Он сегодня приедет!
Но вместо этого подлый мозг выдает фразу на португальском языке, которая вгоняет соседа в кому:
— Сейчас приедет муж, и я его пожарю.
Marido grelhado.
Прекрасно. Просто прекрасно.
Чем хороши португальцы — они уважают чужую частную жизнь. То есть, завтра в кафе сосед расскажет всему кварталу про странные обычаи нашей семьи, но мне, лично мне, ни единым взглядом не даст понять, что считает меня чокнутой или опасной для общества.
— Nao tehno marido, — добавляю я, имея в виду, что вот прям щас его тут нет, но он летит и скоро будет, и вот тогда стейки-то и будут пожарены. — Nao tenho agora.
Съела мариду-то, явственно читается на лице соседа, адская ты баба. Тем не менее, превозмогая ужас и отвращение, он говорит:
— У вас есть…
— Чево??
Слово, которое он произносит, не говорит мне вообще ничего. Однажды так уже было: мы с Хозяином потратили двадцать минут на то, чтобы объяснить в хозяйственном лавке, что хотим средство от древоточца и в какой-то момент довели продавца до истерики — он решил, что у нас дома завелась огромная зубастая змея.
Поэтому я просто открыла дверь в чулан и щедро сообщила:
— Что найдете — все ваше.
Первым делом из чулана с жутким грохотом вывалилась гладильная доска — сосед еле успел отпрыгнуть. Она потянула за собой два утюга и батарею пустых бутылок — да, я уже три месяца не могу дойти до контейнеров для стекла.
— Deus, — пробормотал сосед. — Нет, это не то!
Я нырнула в чулан и стала один за другим извлекать оттуда предметы разной степени идиотизма: детский мяч, упаковку туалетной бумаги, швабру, ведро на колесиках, свернутый в рулон обогреватель «Доброе тепло» — про него я сказала, что это продукт русского космического гения, чем ввергла соседа в состояние, близкое к шоку: он, наверно, решил, что я на этом летаю.
Больше всего происходящее было похоже на игру в фанты.
Когда фанты кончились, я развела руками: ничо, мол, больше нету, простите, сеньор.
— Deus! — опять возопил сеньор.
И тут до меня дошло: крыша потекла. Пару лет назад такое уже было — вода тогда лилась прямо по стенам спальни, а я сидела на кровати и не верила, что это происходит в двадцать первом веке и в центре европейской столицы. Потом переложили черепицу, и все наладилось. Но она ведь опять могла сломаться! Ее могли сдвинуть коты, которые вчера ночью устроили на крыше жуткое побоище. Если потекла крыша, все очень, очень плохо. Что нам нужно? Кувалды? Герметик? Новая черепица? Ведра, чтобы вычерпывать воду? Нет, ведро он видел и отверг…
— Excuse me, — послышалось из коридора. — Полагаю, это принадлежит вам.
В квартиру вошел студент — мокрый, веселый, с орхидеей в одной руке и моей пепельницей в другой.
Сосед кинулся к студенту с воплем «Podes ajudar-me?»
После короткого, но страстного соседского спича студент произнес оно слово:
— Полиэтилен.
— Вот зе фак? — изумилась я, радуясь тому, что меня хоть кто-то понимает. — У нас опять проблемы с крышей? Мы все утонем?
— Его жена сказала, вы здесь недавно, вы можете не знать. Зимой белье лучше сушить под полиэтиленовой пленкой. Иначе оно может сохнуть неделю. Они пытаются заботиться о вас.
— Чево?
— Care. Забота. Это нормально. Мы же соседи.


Тэги

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *