Голубка.

Истории Португальские истории

Газеты разлетелись по комнате, Иван зажмурился и чихнул, а когда открыл глаза, увидел, что Мафалда держит в руках маленькую, размером с две сигаретные пачки, книжечку. Золотой обрез, потускневшие латунные застежки, выцветший бархат обложки. На титульной странице строгие буквы: Missa e da confissao.

— Издано в Париже, в 1864 году, официальные поставщики Его Величества Императора Бразилии и Короля Португалии, — перевела Мафалда. – Кому понадобилось прятать в пустом сундуке молитвенник?

Блошиный рынок гудел, словно огромный растревоженный улей, и гул его был слышен от монастыря Святого Винсента до подножия величественного белоснежного Пантеона.
— В Лиссабоне говорят: если тебе нужна мама, на Разбойничьем рынке ты и маму купишь, — Мафалда Кардозу деловито рылась в коробках со старыми виниловыми пластинками. – Его называют Разбойничьим потому, что пятьсот лет назад тут покупали и продавали краденое. Да и сейчас если у тебя что-то сперли, то скорее всего найдешь свою вещь тут. Тебя это не смущает?
— Я из России. Так что нет, не смущает, — отозвался Иван. Он прожил в Португалии уже две недели, но в Лиссабон выбрался впервые, поддавшись уговорам Мафалды.
Штатный инструктор школы серфинга в Пенише, она училась в Москве, прекрасно говорила по-русски и с удовольствием приняла предложение поработать у Ивана переводчицей и водителем. Иван ей нравился: симпатичный, высокий, с чувством юмора. Мафалда, лет на десять моложе его, временами относилась к нему как к неразумному ребенку. Ивана это полностью устраивало. Это был его первый отпуск за шесть лет, и веселая шумная Мафалда оказалась отличной компанией. К тому же она не обижалась, когда он называл ее Маффин. Крепенькая, смуглая, коротко остриженная, она и правда напоминала свежеиспеченный кекс, облитый шоколадной глазурью.
Иван заплатил за пластинки и двинулся вдоль разложенного прямо на земле скарба. Посреди щербатых тарелок и медной утвари возвышался старинный резной сундук, запертый на висячий замок.
— Сколько? – спросил Иван у продавца, вертлявого парня, косящего на один глаз.
Парень жестами изобразил сто евро.
Иван попробовал открыть крышку.
— Сто евро за сундук и все, что внутри, — на сносном английском сказал парень.
— У входа индийцы продают сундуки — больше, дешевле и новые, — громко сообщила Мафалда. — Зачем тебе эта рухлядь?
— Именно потому что он старый, — с досадой ответил Иван. Чертова Маффин заставила его почувствовать себя мальчишкой. — К тому же он продает его со всем содержимым.
— Содержимого там — корабельный канат и жуки-древоточцы, — отрезала Мафалда. — Пошли отсюда.
Продавец тревожно прислушивался к их диалогу. Потом с мукой на лице сказал:
— Ладно, пятьдесят.
— Тридцать, — с выражением крайней брезгливости на лице сказала Мафалда. – И только потому, что он иностранец.
Иван наклонился к Мафалде и прошептал:
— Как по-португальски будет «совесть»?
— Забирайте, — решился парень. — Но имейте в виду, сегодня вы ограбили бедного человека.
Сдачи с сотни у него, конечно, не нашлось. Мафалда вынула кошелек и злорадно сказала:
— Иногда много денег хуже, чем мало. Пошли, отвезу тебя домой. Если, конечно, этот монстр влезет в машину.
Иван взвалил сундук на плечо и двинулся за переводчицей. Продравшись сквозь горы фарфора и едва не угодив ногой в зубастый ржавый капкан — «Всего пять евро, друг, дешевле не найдешь!», он оказался на узкой улице с разноцветными домами. Улица пахла свежевыстиранным бельем, горячим оливковым маслом и трубочным табаком. Иван вдруг ощутил себя двенадцатилетним мальчишкой, который читает Жюля Верна в малогабаритной московской «двушке», клеит бригантину по журналу «Моделист-Конструктор» и мечтает однажды увидеть настоящий океан.
— Как думаешь, что внутри? – спросила Мафалда, въезжая на территорию элитного кондоминиума, где Иван арендовал квартиру. Когда-то Пенише был простой рыбацкой деревушкой, но за последние десятилетия разросся до города и стал местом паломничества серферов со всего мира. Дуплекс с панорамным окном в гостиной и площадкой для барбекю на крыше был явно великоват для одного, но после сумасшедшей зимы в Москве Иван наслаждался простором и одиночеством.
— Золото и бриллианты, — пошутил он. Но Мафалда шутку не оценила – русский язык она знала куда лучше, чем русский кинематограф.
Замок слетел на удивление легко. Иван отложил отвертку и, чувствуя себя ребенком, открывающим новогодний подарок, откинул крышку.
— Черт, — сказала Мафалда.
Сундук был набит газетами.
— Ты же не думала, что за тридцать евро там будет что-нибудь действительно ценное? – стараясь скрыть жгучее разочарование, бросил Иван и пошел в кладовку за мешками для мусора.
Мафалда держала мешки, а он методично выгружал из сундука стопки пожелтевшей прессы и клял себя за чрезмерный романтизм. Карта сокровищ, морские канаты, дневник Робинзона Крузо – какой бред!
— Эй, а ну-ка подожди, — встрепенулась Мафалда и вывернула содержимое мешка на пол.
Газеты разлетелись по комнате, Иван зажмурился и чихнул, а когда открыл глаза, увидел, что Мафалда держит в руках маленькую, размером с две сигаретные пачки, книжечку. Золотой обрез, потускневшие латунные застежки, выцветший бархат обложки. На титульной странице строгие буквы: Missa e da confissao.
— Издано в Париже, в 1864 году, официальные поставщики Его Величества Императора Бразилии и Короля Португалии, — перевела Мафалда. – Это молитвенник.
Из книжечки выпал листок бумаги.
— Счет из отеля, — озадаченно сказал Иван. – Того, кому принадлежит эта вещь, зовут Жозе Суареш, и он провел шесть дней в отеле «Jardim das rosas». Это в Коимбре.
Мафалда увлечено листала молитвенник, время от времени хмыкая и дергая себя за челку.
— Симпатичная вещица, — наконец сказала она, защелкивая фигурные латунные застежки. – Представь, полтора века назад кто-то ходил с этим молитвенником к мессе. Кстати, фамилия этого кого-то тоже была Суареш. Вот, посмотри, тут есть пометка: Филиппа Перрейра Суареш, 1896 год.
Иван, наконец, упаковал старые газеты в мешки для мусора, захлопнул сундук и уселся на резную крышку.
— Сундук старый. Молитвенник старый. Газеты новые, — задумчиво сказал он. – Вот, смотри, выпуск «Диариу де Нотисиаш» за прошлый год. Ну и как это все объяснить?
— Да никак. Этот растяпа Суареш забыл его в отеле, а горничная решила заработать пару евро и продала парню, который скупает всякое старье и толкает на Разбойничьем рынке.
Пожалуй, логично. Ну что ж, карты Острова сокровищ, как и деда Мороза, не существует.
— Слушай, Маффин, а что мне делать с этим молитвенником? Не выкидывать же, все-таки старинная вещь, возможно, дорогая…
Мафалда смыла с рук пыль и достала из холодильника бутылку воды.
— Я думаю, эта вещь представляет ценность только для членов семьи Суареш. Как семейная реликвия. Такие вещи обычно передаются из поколения в поколение. Они не должны попадать в чужие руки. Это все равно, что выкинуть на помойку историю своей семьи.
— Значит, надо вернуть его хозяину.
— Как ты собираешься это сделать? Суареш – одна из самых распространенных фамилий в Португалии. Мы даже не знаем, из какого города эта семья!
— Я могу нанять частного детектива. Могу дать объявление в газету. – Иван задумался. – А еще я могу позвонить в отель и узнать у портье адрес этого Суареша.
Мафалда скептически фыркнула, и через десять минут Иван понял, почему. В отеле держал глухую оборону автоответчик.
— Или завтра мы с тобой можем прокатиться до Коимбры и поговорить с портье лично, — решил Иван. – И ты едешь, потому что мне надо немного развеяться, а я тебе как раз и плачу за то, чтобы ты меня развлекала.
Коимбра встретила их дождем и ароматом цветущих магнолий.
— Странное место, — заметил Иван, карабкаясь по узкой улице Старого города, уходящей почти вертикально вверх. – Похоже на декорации к мрачному историческому фильму.
— Это потому что солнца нет, — пропыхтела Мафалда. – В ясные дни тут все иначе.
Отель «Розовый сад» оказался крошечным пансионом неподалеку от университетской библиотеки.
— Конечно, я помню доктора Суареша, — ворчливо сказала хозяйка. – Он обещал прислать копию своего удостоверения личности, но так и не прислал.
— Она что, поселила его без документов? – тихо спросил Иван.
— Он сказал, что забыл документы дома в Лейрии. Да знаю я, что это незаконно, но ведь кризис!
Иван уже понял, что кризисом можно оправдать все – от налоговых махинаций до нарушения правил парковки.
— Смейся, смейся, — обиделась Мафалда. – Это у вас нефть и газ, а у нас океан и пробка. Она говорит, что Суареш много времени проводил в университете и несколько раз обедал с неким профессором Соузой. Пошли, может профессор знает, где искать нашего растяпу.
Оставив Ивана в студенческом кафе, она умчалась наводить справки о профессоре. Вернулась через полчаса, устало рухнула на стул и сообщила:
— Профессор здесь больше не работает.
— Умер? – оживился Иван. – Таинственно исчез?
— Ушел на пенсию месяц назад. Переехал из Коимбры в Лиссабон, точнее – в Синтру. Наверно, решил на старости лет быть поближе к семье. Вот адрес.
Иван залпом допил пиво. Затея с поисками забывчивого владельца старинного молитвенника начала вдруг показалась ему до крайности глупой.
— Ну что, Шерлок, поехали отсюда, или для приличия заглянем в какой-нибудь музей? – насмешливо спросила Мафалда.
— Только если музей за углом. Меня жутко достали эти бесконечные лестницы.
Через пять минут они вошли в современное здание, окруженное классической колоннадой.
— Знаменитый коимбрский криптопортик, — сказала Мафалда с таким видом, словно сама его построила. – Грандиозное сооружение времен римского господства.
Заплатив за вход и о чем-то поговорив со смотрителем, она бодро зашагала по длинным коридорам. Иван неохотно плелся следом. Но когда, спустившись по шаткой железной лестнице, он оказался в огромной галерее из золотистого камня, от усталости и раздражения не осталось и следа.
Шагая по длинным пустым коридорам, заглядывая в арочные проемы и слушая, как эхом разносится по подземному городу звук его шагов, Иван почувствовал себя пассажиром машины времени.
— Потрясающе, да?
Рядом с бюстом женщины, чья голова была обвита мраморными косами, Мафалда казалась совсем крошечной.
Иван присел рядом с потрескавшимися каменными плитами и провел пальцами по полустертым надписям.
Сверившись с буклетом, Мафалда сообщила:
— Это могильные плиты знатных римлян. Найдены в шестнадцатом веке во время строительства епископского дворца. Тут написано, что одна из них принадлежит знатному римлянину с очень трагической историей. Якобы он, бедняга, в один день лишился дочери и внучки. Жуть. Кстати, я выяснила, что наш Суареш приходил сюда каждый божий день. Смотритель говорит, торчал тут часа по три.
— Ученый, наверно. Они вечно что-то ищут, работа такая.
— Будь он ученым, его бы знали в университете. А его не знают.
— Ну, может, энтузиаст… Слушай, а парковка у нас до какого времени оплачена?
Мафалда охнула и, гулко стуча каблуками, поскакала к выходу сквозь арки древней галереи.
Назавтра волны были так хороши, что Иван целый день провел на пляже. Вечером сил хватило только на то, чтобы стащить с себя гидрокостюм, выпить полбутылки винтажного «Тэйлора» и добраться до постели. А утром, когда Мафалда жизнерадостно сигналила под окнами, Иван понял, что потянул спину. То есть, передвигаться он мог, но о том, чтобы встать на доску, речи не было.
— Тогда едем в Синтру, — решила неиссякаемая, как батарейка «энерджайзер», Мафалда. – Поговорим с профессором.
Увидев старинную виллу в окружении апельсиновых деревьев и цветущих магнолий, Иван восхищенно присвистнул: русским профессорам на пенсии такие хоромы и не снились.
Профессор Соуза оказался семидесятилетним старичком с острыми взглядом куда более молодых глаз. Он предложил гостям кофе и сказал на прекрасном английском:
— Господин Суареш взял у меня несколько консультаций по римской истории. По той ее части, что касается Португалии. Мы встретились всего несколько раз и говорили только о событиях четвертого века, когда римляне основали Эминиум, нынешнюю Коимбру.
— Возможно, Суареш писатель и собирает материалы для книги?
— Возможно.
— А смотрителю криптопортика показалось, что Суареш что-то искал, — наобум сказал Иван. – Сеньор профессор, мы просто хотим его найти, чтобы вернуть вот это.
И достал из кармана старинный молитвенник.
Профессор Соуза полистал книгу, вздохнул и, наконец, решился.
— Я не знаю, кем был этот человек, но я знаю, что он искал. Камень.
— Надгробный? — уточнил Иван, вспомнив золотистый сумрак коимбрского криптопортика.
— Драгоценный. Вы, конечно, слышали об опалах.
Иван невольно скосил глаза на могучий браслет, украшающий правую руку Мафалды. Бледно-зеленый овальный камень размером с двухъевровую монету в оправе из мексиканского серебра. Опал. Эффектный, но дешевый.
— Четырнадцать баксов, — перехватив его взгляд, подтвердила Маффин. — Ювелирная лавка в Пуэрто-Вальярта, и это я еще не торговалась.
Профессор деликатно кашлянул.
— Видите ли, дорогая сеньора, опал опалу рознь. Иногда ценность камня определяется не только его физическими характеристиками, но и его историей. И потом, времена меняются. В Древнем Риме опалы ценились выше бриллиантов. Во-первых, потому что были большой редкостью — единственным местом, где их тогда добывали, была отдаленная римская провинция в Карпатах, на территории современной Словакии. Во-вторых, опалу приписывали совершенно исключительные магические свойства.
— Всем драгоценным камням приписывали магические свойства, — заметила Мафалда.
— Но не всякий камень дает человеку власть над миром. Римляне верили, что есть опалы, которые наделяют своего владельца неограниченной властью над людьми.
— Насколько нам известно, владелец этого молитвенника наш с вами современник, а никакой не древний римлянин, — сказал Иван. — Разве что он законченный псих…
— Не думаю, что он искал камень ради мирового господства. Скорее уж ради трехсот тысяч евро. В вашем телефоне ведь есть интернет? Глупый вопрос, разумеется есть. Пока я буду варить кофе, забейте в поисковик «Опал Нониуса».
Иван полез в карман, но Мафалда оказалась проворнее — старик не успел выйти из комнаты, а она уже стучала по виртуальной клавиатуре своего айфона.
— Опал Нониуса, самый знаменитый опал в истории человечества, назван по имени владельца, римского сенатора Нониуса который отказался продать камень Марку Антонию, за что был изгнан из Рима, — прочитала Мафалда. — Судя по описанию, оставленному Плинием, этот камень был величиной с земляной орех и оценивался в два миллиона сестерциев. Марк Антоний хотел купить его в подарок Клеопатре.

— И чего этот Нюниус его не продал? — удивился Иван. — Я, конечно, курса не знаю, но два миллиона звучит неплохо.
— За эти деньги, юноша, можно было купить четыре роскошные виллы в Риме, — сообщил профессор, входя в комнату с дымящимся серебряным кофейником. — Целое состояние. Впрочем, желание Марка Антония завладеть камнем было так велико, что сенатор мог бы получить вдвое больше. Однако Нониус предпочел бросить все свое имущество и бежать из Рима, взяв с собой только кольцо с опалом. Это исторический факт.
Глаза Мафалды вспыхнули.
— И куда он бежал? В Португалию?
— Кто знает… По некоторым сведениям, после падения Антония потомки Нониуса служили Римской империи, но где, как – неизвестно.
Иван глотнул обжигающего кофе, густого и черного, как нефть, и спросил:
— Что такого особенного было в этом камне?
— В этом-то и заключается главная тайна опалов, — ответил профессор. — Не знаю, как насчет власти над миром, но говорят, что человеку достаточно один раз увидеть по-настоящему великий опал, чтобы стать его рабом. Нет такой силы, которая заставила бы с ним расстаться.
Мафалда скептически усмехнулась.
— Разумеется, все это лежит скорее в области легенд. — Профессор бросил взгляд на лежащий на столе молитвенник. — Но, как известно, охотнее всего люди верят именно в небылицы.
Что ж, это все объясняет, подумал Иван. И римские руины, и интерес Суареша к древним манускриптам. В конце концов, Португалия была римской провинцией, и, возможно, Суареш обнаружил доказательства того, что знаменитый камень следует искать где-то здесь. Да, в комплекте с Клеопатрой и Марком Антонием этот камушек вполне можно продать за хорошие деньги. «Сотбис» пришел бы в восторг.
— Следы камня затерялись. Время от времени он мелькал в исторических хрониках. То его находили в Александрии, то он оказывался в руках тамплиеров или христианских королей – но любому серьезному ученому понятно, что это лишь мифы. О чем я со всей определенностью сказал молодому Суарешу еще в Коимбре. И вот через некоторое время заявился уже сюда, с совершенно фантастической версией, — донесся до него голос профессора. — Якобы черный опал «Голубка», купленный в 1896 году миллионером Карвалью Монтейру и «Опал Нониуса» — это один и тот же камень.
— Кто такой Монтейру? — спросил Иван.
Мафалда и профессор переглянулись, словно изумляясь его невежеству.
— Я финансист, а не историк, — огрызнулся Иван. — И в Португалию приехал, чтобы учиться серфингу. А ты, между прочим, мой инструктор, помнишь?
— Карвалью Монтейру, Монтейру-миллионщик, — примирительно сказала Мафалда. — Бразильский бизнесмен, занимался, в числе прочего, торговлей драгоценными камнями. Помнишь, ты спросил, что за странный дворец с башнями мы проезжаем? Это «Кинта Регалейра», любимое детище Монтейру. Дело всей его жизни.
— Очень странное, загадочное место, — подхватил профессор. — Монтейру был масоном, интересовался оккультными науками и по некоторым сведениям действительно обладал какой-то очень ценной и необычной информацией. Впрочем, это не спасло его от дурного потомства. После смерти Монтейру его сын промотал огромное наследство, наделал долгов и в конце концов пустил имение с молотка. Однако опал «Голубка» — черный камень, в глубине которого при определенном освещении четко виднеется силуэт голубя, в списке лотов не значится. И наш друг сделал вывод, что «Голубка» по-прежнему спрятана на кинте «Регалейра».
— Все на свете сокровища спрятаны на «Регалейре», — ухмыльнулась Мафалда. — Интересно, где парень собирался искать? В «Гроте Леды» или в «Колодце Инициаций»?
Профессор неодобрительно посмотрел на Мафалду.
— Вы, конечно, знаете, что Колодец Инициаций гораздо старше самой кинты. Гигантское сооружение, похожее на перевернутую Пизанскую башню, уходящее почти на тридцать метров в землю и окруженное системой подземных тоннелей, существовало до Монтейру и даже до баронессы Регалейры, у которой миллионщик купил имение, — пояснил он для Ивана.
Мафалда смущенно шмыгнула носом. Ей стало неловко за свой сарказм.
— Но в случае с опалом это не имеет значения, — смягчился профессор. — Даже если допустить, что «Голубка» до сих пор лежит в каком-нибудь тайнике на кинте, она физически не может быть знаменитым «Опалом Нониуса». Просто потому, что срок жизни опала — максимум полтора века. В древности считалось, что этот камень содержит яд, который его же и убивает.
— Но это же бред! — воскликнул Иван. От навязчивого запаха цветущих магнолий, крепкого кофе и всей этой древне-римской ювелирки у него страшно разболелась голова.
— Это метафора, — невозмутимо поправил его профессор. — Яд, убивающий опалы — это вода. Опал на тридцать процентов состоит из воды. Представьте, во что превратился опал Нониуса с 35 года до нашей эры.
— Он превратился в урюк. Примерно как я после самолета, — сказала Мафалда.
— Он просто-напросто разрушился, — вздохнул профессор. — Но Суареш верил, что «Опал Нониуса» или «Голубка» — особенный камень, неподвластный законам химии. Я не стал его разубеждать, но и помогать отказался.
— О какой помощи он просил? — поинтересовался Иван.
— Помочь ему попасть на кинту «Регалейра» ночью.
— А вы могли бы?
— Ну… когда-то я написал небольшую монографию о римских мотивах в архитектуре кинты, — уклончиво сказал профессор. – Собственно, поэтому Суареш и обратился ко мне. Кое-какие связи сохранились, но представить, что я, историк, стану помогать «черному археологу»… Немыслимо.
— У парня большие проблемы с восприятием реальности, — пробормотал Иван.
Профессор скорбно приподнял брови и закивал в знак согласия.
— Настолько большие, что в качестве оплаты он предложил мне долю от продажи камня. Впрочем, даже предложи он нечто более реальное, — профессор выразительно потер палец о палец, — я бы не согласился.
— Но почему? – удивился Иван. – Разве такая находка не стала бы большим научным открытием?
— Молодой человек, у меня в научном мире есть репутация, которую я зарабатывал не один год. И рисковать ею ради басни двухтысячелетней давности было бы глупо, — резко сказал профессор. – Я ученый. Верить в то, что архитектурный памятник вроде кинты «Регалейра» может хранить какие-то материальные сокровища, я предоставляю безумным кладоискателям-дилетантам. Их, кстати, не один десяток, и все они регулярно пытаются туда проникнуть. И это еще одна причина, по которой я не стал помогать Суарешу. После очередного проникновения во всех важных точках «Регалейры» поставили камеры.
В общем, он ушел чрезвычайно раздосадованный, и больше мы не встречались.
— Значит, вы не знаете, где его искать.
— Помилуйте, юноша, я и имени-то его не знаю, он просил называть его «доктор Суареш», — развел руками профессор. — Наше общение было запоминающимся, но весьма кратким.
Мафалда поднялась со стула и протянула профессору руку, к которой тот галантно приложился.
— Как по-вашему, Суареш отказался от своей безумной идеи? — спросил Иван, уже стоя у машины.
— Кто знает… Но если принять на веру магическую притягательность опалов и упрямство, свойственное человеку, думаю, он еще объявится.
— Тогда, наверно, это лучше оставить у вас, — Иван протянул профессору молитвенник. — Полагаю, у вас больше шансов встретиться с этим типом.
— Не уверен, — пробормотал профессор, пряча в карман маленькую книжку в обложке из потертого бархата. — Учитывая мой возраст…
Выехав из Синтры, Мафалда вдруг впала в задумчивость. Заговорила она только на парковке в Пенише.
— Я тут кое-что вспомнила, когда Соуза упомянул о психах, вламывающихся в музеи. Две недели назад в новостях как раз говорили, что неизвестные злоумышленники проникли на кинту «Регалейра». Ущерба они не причинили, поэтому дело сочли чистым хулиганством.
— Думаешь, это был Суареш? Нашел все-таки подельника?
Мафалда пожала плечами.
— Парень проделал огромную работу. По сравнению с этим подкупить охрану – детские игры. Пошли, надо чего-нибудь выпить.
Пока Иван нарезал фрукты для сангрии и искал в холодильнике свежую мяту, Мафалда сидела, уткнувшись в айфон.
Разливая по бокалам ледяное вино, Иван сказал:
— Бедняга Суареш. Пока гонялся за призраком, лишился семейной реликвии.
— Уверена, он это переживет, — Мафалда, наконец, убрала айфон и глотнула сангрии. – Кстати, а ты знаешь, NASA пару лет назад объявила, что нашла опалы на Марсе.
— Думаешь, Суареш, отчаявшись, рванул на Марс? – усмехнулся Иван.
— Я думаю, что может быть, история не закончена, — тихо сказала Мафалда. – Я думаю, он его нашел.
Иван вдруг почувствовал раздражение. Он не любил чего-то не понимать, а сейчас чертова Маффин заставила его почувствовать себя прямо-таки идиотом.
— Ну конечно, он вломился в музей, за одну ночь все там перерыл… Какая, ты говорила, площадь у этой кинты – четыре гектара? И вот наш бешеный крот нашел камень, предназначенный Клеопатре, и смылся, зажав его в потной ладошке. Маффин, ты сошла с ума.
— Необходимости перерывать всю кинту не было. Он точно знал, где искать.
Она снова схватила айфон и сунула его Ивану под нос. На экране появился сильно увеличенный фрагмент фотографии.
— Что написано на этой надгробной плите?
— Что это могила какого-то уважаемого римского гражданина, который трудился на благо империи в забытой богом провинции, — послушно ответил Иван. Мафалда выглядела встрепанной и возбужденной, как воробей под дождем. – Кажется, на этой службе он потерял дочь и внучку. Во всяком случае, ты так сказала.
Мафалда метнулась к сумке, вытащила мятый буклет и ткнула пальцем в другую фотографию.
— Все правильно. Внучку звали Юлия Нония. Подсказываю: женщинам из рода Октавиев в Древнем Риме давали имя Октавия, из рода Порциев – Порция…
— Да не тупой, — огрызнулся Иван. – Но только это совпадение, сто пудов. Профессор же сказал: никто не знает, куда делись потомки Нониуса. Уж он-то эти камни вдоль и поперек изучил. В Риме, небось, этих Нониусов было как в Португалии Суарешей.
— Да, возможно, — легко согласилась Мафалда. – Но вот что написано на могильной плите этой Юлии: «… Vexát censúra colúmbas..» Надпись восстановлена и, по мнению исследователей, являет собой усеченный вариант знаменитого латинского изречения «Ворон щадят, голубей терзают». Смысл изречения в том, что в первую очередь всегда страдают слабые и невинные.
— От чего она умерла? – севшим голосом спросил Иван.
Мафалда пожала плечами.
— Тут не написано. Но, судя по тому, что она погибла в один день со своей матерью, вряд ли это была болезнь, скорее какое-то трагическое происшествие вроде пожара или наводнения. Что-то такое, от чего сильные спастись могли, а слабые и невинные – женщины и дети – нет.
— Columba, по-латыни это значит голубь, — Иван залпом допил согревшуюся сангрию. – Римская девочка, имя, надпись на могильной плите… Красиво, черт возьми! Но при чем тут Синтра?
— Смотри сюда, — Мафалда загрузила интернет-страницу и придвинулась к Ивану. – Это туристическая карта кинты «Регалейра».
— Grotto of the Virgin, — прочитал он. – Грот Девы. Маффин, я понял ход твоих мыслей. Теория стройная, но с чего ты взяла, что этот грот имеет отношение к римской девочке, а не, скажем, в Деве Марии?
Мафалда сдвинула экран, и Иван увидел другую картинку.
— Promenade of the Gods. Аллея богов, та самая, о которой писал наш профессор в своей никому не нужной монографии. Венера, Церера, Фортуна, Флора, Гермес… Это все боги римского пантеона, мой недогадливый друг, — сказала Мафалда. – Кинта «Регалейра» под завязку набита отсылками к Римской империи. И вот что: не только «Колодец инициаций» старше самой кинты. На ее территории еще в девятнадцатом веке были найдены остатки римских и вестготских построек. Так скажи на милость, почему бы Карвалью Монтейру, который, между прочим, был личным другом короля и, как говорят, весьма влиятельным членом некоего тайного общества, не проследить путь «Опала Нониуса», как это сделал в наши дни некто Суареш?
— Да на кой черт ему, миллионеру, сдался какой-то древний камень? Ты говорила, он торговал алмазами!
Мафалда на секунду задумалась.
— Видишь ли, миллионщик Монтейру был слегка чокнутым. Говорят, он входил с секту так называемых «себастьянистов». Был у нас такой король в четырнадцатом веке – молодой, глупый и горячий. Бредил крестовыми походами и величием Португалии. Ну и, конечно, погиб во время идиотской военной кампании. Тело его так и не было найдено, что, разумеется, породило целую волну пророчеств и лже-Себастьянов. Кажется, в вашей истории было нечто подобное.
— Лже-Дмитрии, да. Маффин, давай ближе к делу.
— Ну так вот, «себастьянизм» как ожидание мессии и стремление к возрождению Империи зародился в Средние века и благополучно дожил до наших дней. Так что для Монтейру, двинутого на создании всемирной империи, камень, дающий власть над людьми, мог быть не просто дорогостоящей побрякушкой, а чем-то неизмеримо большим. В символическом смысле.
— Давай вернемся в грубую реальность. Как быть с тем, что сказал профессор Соуза? Насчет того, что опалы столько не живут.
— Профессор историк, а не химик и не геммолог. Я тут кое-что почитала, и даже в общедоступных источниках написано, что если поддерживать в камне правильный водный баланс, то он может храниться очень долго без потери качества. И лучший способ – просто закопать его в землю. А потом, не забывай, что речь идет об особенном камне. Не случайно вокруг него две тысячи лет назад поднялся такой шум.
Иван потер виски.
— Как-то все это слишком просто.
— Конечно, просто, — рассмеялась Мафалда. – Особенно когда идешь по чужим и очень отчетливым следам. Суареш, небось, года два протирал штаны по библиотекам, чтобы до всего этого додуматься.
Они сидели и молча допивали сангрию. Потом Иван предложил:
— Давай позвоним профессору, пусть он разнесет нашу теорию в пух и прах, и мы выкинем ее из головы.
Выслушав длинную речь Мафалды, Соуза надолго замолчал. Потом сказал:
— Ну что ж, полагаю, вряд ли мне представится случай передать господину Суарешу его молитвенник.
Положив телефонную трубку, старик дернул за шнур допотопного колокольчика, и в ту же минуту в комнату вошел суетливый молодой человек, немного косящий на один глаз.
— Марио, разожги камин, — неприязненно попросил Соуза.
Пока юноша возился с дровами, профессор размышлял о природе предательства. Разве мало сделал он для этого нелепого человека, сына своей покойной сестры? Заботился о нем, кормил, учил, отправил в университет… А парень предал его за тридцать евро.
Когда пламя разгорелось, Соуза взял со стола маленькую коричневую книгу в переплете из потертого бархата и бросил в огонь.
— Это должен был сделать ты, — ледяным голосом сказал профессор, и Марио съежился. – Об этом я тебя просил неделю назад. Слава богу, сундук купила эта парочка спортсменов, а не кто-нибудь поумнее. Уйди, оставь меня одного.
Когда дверь за племянником закрылась, Соуза достал из кармана маленький футляр, открыл его и повернул к свету. «Молодежь никогда не поймет, что в мире есть вещи важнее славы и денег, — подумал старый профессор. – Что такое сотни тысяч евро по сравнению с тайной радостью обладания настоящим сокровищем». И, словно соглашаясь с его мыслями, в темных глубинах древнего камня вспыхнула ослепительным светом маленькая голубка.

Pombas2

Тэги

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *