Серый трамвай.

Истории Португальские истории

Иду я вчера вечером домой. Дорогу выбрала ту, что подлиннее, но зато через Каштелу. Очень уж там красиво, особенно ночью. Шуршу потихоньку мимо крепостных стен, ужин в пакете несу: котлету телячью и зачем-то рамбутан. А чтобы этим путем попасть домой, надо пройти через внутренний двор паласиу Белмонте — это дорогой отель с чрезвычайно дизайнерским рестораном и баром на улице. Обычно в этом дворе висит здоровенный цветочный куб, но вчера его сняли. И так в этом патио стало мило, и свет был такой золотой, что я не удержалась и решила выпить бокал вина. В этой бархатной ночи, в этом золотом свете.

Пристроила котлету на стул, сама пристроилась, сижу, жизни радуюсь. Ресторан пустой, только у барной стойки сидит какой-то гражданин в костюме. Ну как сидит. Скорее лежит, изредка поднимая голову для того, чтобы влить в нее очередную рюмку aguardente velha. Судя по тому, что бармен для экономии усилий поставил бутылку рядом с гражданином, пришел он туда не пять минут назад.
А у меня, сказать по правде, необъяснимая материнская нежность к людям, которые одиноко напиваются за барной стойкой. Есть в них что-то щемящее. Вот же, думаю, бедолага. Так ведь и пробухает весь Лиссабон, города не увидит. Понятно же, что иностранец. Португалец-то небось знает места, где можно напиться и дешевле, и эффективней.
И тут «щемящий» принимает вертикальное положение, озирается, берет свою бутылку и идет на улицу. То есть, натурально, ко мне. Филигранно вписывается в дверной проем, делает несколько излишне твердых шагов, садится за соседний столик и задает вопрос, который я обычно слышу от уличных торговцев бумажными сомбреро:
— Are you from?
— Russia, — обреченно отвечаю я и понимаю, что нежность моя вот-вот падет под натиском пьяной болтовни «щемящего». Так пали когда-то мавры. Прямо на этом месте, под светом этой луны, золотившей стальные латы христианских рыцарей.
— Аааа… — разочарованно говорит страдалец. — Какая жалость.
К такому я не привыкла.
— Это почему?
— Я по-русски не говорю.
— Не беда. Я люблю тишину.
Гражданин отпивает из горла, чем вгоняет в краску официанта, который уже стоит рядом — с бокалом в руках и раскаянием на лице.
— А я вот ничего не люблю, — сообщает гражданин. — Ни-че-го.
Официант склоняется ко мне и шепотом сообщает, что вино мое за счет заведения. Во искупление, так сказать, неудобств, причиненных алкашом.
— Не люблю — и все, — горестно повторяет алкаш.
— Это пройдет, — говорю я и прикидываю, как бы так уйти, чтобы никого не обидеть. У меня дом за углом. Электрическая простыня. Котлета. Рамбутан, наконец, хоть узнаю, что это за зверь такой.
— Нет. Я ничего не люблю и никогда не любил. Вот вы. Вы что любите?
Бодро рапортую:
— Я люблю Лиссабон.
Алкаш, как ни странно, местный. Ему должно быть приятно. Всем португальцам приятно, когда кто-то любит Лиссабон.
— Lisboa menina e moça… — уныло напевает алкаш. — Нет, не люблю я его.
Я теряю терпение.
— Бывает. Спасибо за компанию, мне пора домой.
— А я и дом свой не люблю, — совсем уж замогильным голосом сообщает алкаш. — Никогда не любил. И жену не люблю. И себя не люблю.
И тут меня накрывает. Потому что одно дело — жизненная драма. Можно хоть попробовать утешить. Но утешать нытика дело дохлое. Все равно что взывать к разуму февральского кота.
— Слушайте, — злобно говорю я. — Ваш город — самое красивое место в мире. Ваш агуарденте — очень дорогой агуарденте. Ваша жена… Да у вас есть жена! Вы не умираете. Вы не голодаете. В чем ваша проблема, боже мой?
Алкаш поднимает на меня глаза, и в них — клянусь! — блестят слезы.
— Я ведь ничего не люблю, — упавшим голосом повторяет он. — Ничего. Ничего.
И такая тоска в этом nada, что как тут уйдешь? Все я понимаю: и слезы эти пьяные, и скорбь из бутылки… Но все равно кладу котлету с рамбутаном обратно и спрашиваю:
— Что случилось?
Алкаш встает, говорит «Минуточку» и убредает в ресторан.
— Простите, сеньора, — говорит официант. — Он наш постоянный клиент вот уже месяц. Но, разумеется, это не значит, что вы…
— Ничего. Вы бы за ним присмотрели.
— А куда он отсюда денется, — пожимает плечами официант.
Через пять минут страдалец возвращается изрядно посвежевший.
— Так что случилось-то?
— А ничего не случилось. Мне сорок лет…
— Ну и мне сорок. Это не страшно.
— Послушайте. Послушайте. Это же просто город. Просто море.
— То есть, вам здесь не нравится?
— Нормально. Мне здесь нормально. Трамвай видели? Он едет по рельсам. Когда надо, он останавливается. Когда надо — звонит. Двери открываются, двери закрываются. Ему нормально. И мне нормально. По рельсам.
— Многие так живут. И вполне счастливы.
— А я нет.
— Но вы не трамвай. Вы можете выбирать дорогу.
И тогда алкаш вздохнул и несколькими фразами рассказал свою историю. Такую простую, что меня, несмотря на теплый вечер и теплое пальто, прошиб холодный пот.
Он действительно жил «как все»: нормальная семья, нормально учился, женился на нормальной девушке и завел нормальных детей. Двоих. Обычная жизнь обычного человека: много работы, мало денег, квартира в спальном районе, ежегодные семейные выезды в Алгарве. В этой жизни не было драм и страстей, но это бы ладно. В ней не было цвета. В ней не было даже black and white — только cinza. Пепел, пепел, повторял он, серое, все серое. Получил диплом — нормально. Родились дети — нормально. Год назад умерли родители. Нормально, это жизнь.
А вот на семью свалились огромные деньги — полуразвалившийся дом в центре города выкупила строительная компания: четверть миллиона, сеньора, прямо на мой счет, а могли бы и наличными.
— И что вы сделали?
— Ничего, — он пожал плечами и рассмеялся. Ни весело, ни грустно — нормально рассмеялся.
— И жизнь никак не изменилась?
— Нет. Ничегошеньки.
— Что-то все же изменилось. Костюм у вас, пьете, опять же, в «Белмонте»…
— А… это жена купила. Мы тут сделку отмечали. Она потом уехала на какие-то острова, дети с ней. А я вот так и сижу.
— Но почему вы не поехали с ней??
— Да она не захотела. Сказала: я всю жизнь думала, ты такой, потому что денег нет. А ты просто такой. Серый как пепел. И все вокруг от тебя пеплом покрывается.
Я смотрела на него, на дорогой костюм, на пустеющую бутылку агуарденте, и не знала, что сказать. Поэтому сказала:
— Но ведь она вернется.
— Наверно, — равнодушно пожал плечами алкаш. — Мне ведь все равно.
— Да видно, не все равно, раз вы со мной об этом говорите и пьянствуете тут уже месяц.
Алкаш снова рассмеялся:
— Жена ушла — надо пить. Деньги есть — надо пить дорогое. Напился — надо плакать. Это нормально.
Я смотрела на него с ужасом.
— Эй, Луиш, вызови мне такси! — неожиданно трезвым голосом потребовал он.
Пока официант звонил, пока подъезжала машина, человек в костюме неподвижно сидел на стуле. А потом встал и, не прощаясь, ушел. Я смотрела ему в спину, и до того он был похож на трамвай — такой же, как все, но только не желтый, а серый — что я почти слышала лязг тормозов и шипение закрывающихся дверей.
— Жуть, да? — сказал официант и еще раз наполнил мой бокал. — Я ведь месяц уже это слушаю. Меня недавно девушка бросила, так я ей вчера цветы послал.
— Вернуть надеетесь?
— Нет, что вы. Это я ей спасибо сказал.
— За то, что бросила? Так плохо было?
— Было ох как хорошо! А сейчас плохо. Я живой, понимаете? Вот за это спасибо.


Тэги

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *